Катулл измученный, оставь свои бредни:
Ведь то что сгинуло, пора считать мертвым.
Сияло некогда и для тебя солнце,
Когда ты хаживал, куда вела дева,
Тобой любимая, как ни одна в мире.
Забавы были там, которых ты жаждал,
Приятные – о да, – и для твоей милой,
Сияло некогда и для тебя солнце,
Но вот, увы, претят уж ей твои ласки.
Так отступись и ты! Не мчись за не следом,
Будь мужествен и тверд перенося муки.
Прощай же, милая! Катулл сама твердость.
Не будет он, стеная, за тобой гнаться.
Но ты, несчастная, не раз о нем вспомнишь.
Любимая, ответь, что ждет тебя в жизни?
Кому покажешься прекрасней всех женщин?
Кто так тебя поймет? Кто назовет милой?
Кого ласкать начнешь? Кому кусать губы?
А ты, Катулл, терпи! Пребудь, Катулл, твердым!
Выражаю благодарность питерской Маше Базуновой за то, что много лет назад она невзначай «подарила» мне это стихотворение в наилучшем переводе Шервинского. А такое абсурдное дело, как перевод стихов – целиком ложится на совесть переводчика.
В пандан на этот раз Назон и без перевода:
Безумные светят
И падают звезды,
Бесчинствует ветер
С площадной угрозой.
Каким-то волшeбством
Был выткан весь воздух
За дверь же восшествуй –
Часы – как мимозы…
Простор снегом выстлан,
Не спится мне что-то…
Я в ночь эту выслан
На годы без счета.
Живу, сочиняя
Посланья и песни,
Пишу и читаю –
И тем здесь известен.
<90>
