Путешествие в Киммерию – 3/5

Утром вся честная банда, подкрепившись пустой кашей и достойным увековечивания виноградом с личных плантаций, удалилась вверх в горы – на поиски озера. Всю дорогу нас преследовали прямо-таки сартровские мухи (не понятно за что) и жгло солнце. Озеро оказалось водохранилищем, искусственным и не шибко красивым сооружением, купаться в котором осмелился лишь автор сего скромного повествования. Поблагодарив людей, приютивших банду, и высказав почтение обретенной ими свободе, освобождающей людей даже от мобильной связи, банда поехала дальше – в Коктебель.
Уехала, впрочем, недалеко, потому что при въезде в Веселое передовому автобусу попался фирменный магазин массандровских вин, зова которого они (его насельники) не могли преодолеть, как Ринальдо чар Армиды. Мы же, как Готфрид и Танкред, – проскочили и помчались дальше: к великолепному пляжу Солнечной Долины (Коз). Не застав проживающих здесь знакомых, наследников дома Габричевских в славном Коктебеле, мы подкатили на авто к самому морю. И снова пустой песчаный берег и тихая вода под солнцем. Прямо перед нами правый профиль Карадага и пепельный мыс, за которым длинный голый пляж знаменитой Лисьей бухты, филиал которого я решил устроить прямо тут.
Солнечная Долина – одно из самых симпатичных для меня мест в Крыму. Если бы я не имел дома там, где я его имею, я бы хотел иметь его здесь. 
Цитирую сам себя: "В зрелые годы многие русские духоделы потянулись на юг – русский, французский, итальянский... Когда сил мало – избегаешь дополнительных конфликтов еще и с природой. А помутневший зрачок еще способен различить эту дикую яркость. “Мы стремимся в ясные города Азии...”, – говорили римляне. Эта Азия для нас – Крым".




Несмотря ни на что, до Коктебеля мы все же доехали. Наша теперешняя остановка – дом художницы Лены Фокиной, жены галерейщика Пети Плавинского (в прошлом один из создателей группы "Вежливый отказ"). 
Дом, едва не под самой Сюрю-Каей, заметен огромным количеством солнечных батарей по черепичной крыше. Внешне сам дом если и поражает, то, скорее, своими размерами. Зато его интерьер, мебель, спроектированная самой Леной (очень нехилой художницей) до малейших деталей, как в прежнее время делал Шехтель, достоин всяческого уважения. Мастерской на втором этаже мог бы позавидовать сам Волошин, как объявил я, едва войдя сюда. Во всяком случае, ее размерам, красивому виду с огромного балкона на Сюрю-Каю, "каждый час меняющую цвет", по словам Лены. Под балконом – большая обеденная веранда.
По дому развешаны ее картины: последнее время она рисует рыб. Произведения довольно декоративные, слегка отдают карикатурой. Это пошло с Модильяни, Киса Ван Донгена, Шагала, Пикассо… – ничего не изображать реалистично. Действительно: реальность без труда могут изобразить талантливые ученики худвузов или фотоаппарат. Прием нового художника, претендующего на успех, должен заключаться в последовательном искажении всего: пропорций, цвета, перспективы. Важнее идея картины, эффектность и яркость цветового пятна, красиво украшающего стену особняка. И она нашла свой прием, свой стиль и теперь успешно продается на московском рынке. 
Дом – еще не все. Рядом с домом притыркнута здоровая баня-сауна и трехэтажная "башня", дом для гостей. Цветовые сочетания лаконичны и классичны: белые отштукатуренные стены, темное дерево, красная черепица. Вымощенные диким камнем дорожки. Виноград, юкка, ленкоранская акация, гранат, цветы, подсветка, вьющийся дикий виноград по стенам. Солнечные батареи отапливают не столько дом, сколько вырытый в саду бассейн. 
Посетить ленин дом, словно посмотреть модный журнал о загородных изысках богатых людей. Новая богема из Москвы мало походит на прежнюю коктебельская богему, что порой жила в полуразвалившихся сараях. Признаться, после посещения этого дома я перестал переживать из-за жлобскости собственного жилья, контрастирующего с жильем настоящего хиппи, палаткой на берегу. По сравнению с домом Лены или Димы мой дом – просто будка. Русская будка, а не украинский будiнок. То, что у москаля зовется будкой, у хохла зовется домом (шутка). (А умкинская хибарка в Голландии – еще жальче моей.)
Лишь второй год они живут здесь постоянно. В этом году их тринадцатилетняя дочка Маша пошла в местную школу. Для меня эта тема живая (и болезненная). 
Вечером мы пошли гулять на море, куда, как всегда, дошел один я. Коктебель за последние 20 с гаком лет невозможно разросся. Вокруг пионерлагеря, где в 87 не было ничего и начиналась граница "заповедника Карадаг", которую тогда же я хладнокровно преодолел и был задержан местными егерями (про это в "Человеке на дороге") – целый новый пижонский поселок. 
Любой заповедник – это прокрустово ложе. Прикрываясь желанием защитить что-то природное от "вредителей" – самые красивые места оказываются доступными лишь для избранных, к которым мы с вами, понятно, не принадлежим. Совок почил, но лучшие его изобретения живы и поныне, удовлетворяя запросы тех, кто как черта боится двух проклятых слов: равенство и свобода. И чтобы попасть из-за них в конфликт, и по сей день вовсе не надо лезть на Карадаг.
В любом случае искупаться в ночном море под Карадагом мне никто помешать не смог. А ночью бесконечно любезная, бесконечно гостеприимная Лена предложила желающим испробовать ее баню. Прямиком из парной мы кидались в подсвеченный огоньками бассейн под тихим ночным небом с большой луной, и трудно было не признать, что что-то в этой роскоши есть. Дом столь велик, что почти у каждого на ночь была своя спальня. 
Это путешествие было познавательным: сперва имение Киселевича, теперь маленький дворец Лены Фокиной. Практика жить хорошо и красиво перестала быть прерогативой лишь "новых русских", все делающих чужими руками.
Впрочем, технологические недостатки бывают везде: ночью мне пришлось отрубить весь дом от воды, ради тишины и сохранности насоса, беспрерывно работающего где-то внутри гостевой башни. 
Следующий день был посвящен инспекции Коктебеля, утратившего свои курортные толпы, но вовсе не обезлюдевшего. Купание перед домом поэта закончилось (очередным) осмотром этого самого дома, который, как я и говорил, сильно уступал ультрамодным домам московской богемы. Какая жалкая мебель, какой аскетичный интерьер! А покраска! Даже балка над ложем не целиковая, а сборная. Не было, видать, длинномерных изделий тогда в Коктебеле… А ведь когда-то казалось, что мастерская Волошина – это зависть на все времена! 
Вечером компания отправилась в лавку кинокритика Андрея Дементьева, где собираются всякие местные олдовые фрики. Веселью нет конца – и уже совсем ночью Фехнер подбил не павших пройтись по ночному Коктебелю. Я знал, что допускать этого нельзя, но остановить компанию не смог. Андрюша знаменит своими пьяными приключениями, широкая его натура требует общения, поэтому из человеколюбия следовало проследить, чтобы это кончилось для него с наименьшим ущербом. Более того, я купил компании коньяку, чтобы выпить после купания в ночном море. А потом сопроводил Андрюшу на ночную дискотеку, где он загадочно исчез среди дыма и танцующих в вспышках стробоскопов девушек. Не видели его и оставшиеся снаружи Рома и о. Анархий. Человек просто пропал. "Ушел в народ!" – резюмировал Леша.
Следующий час был посвящен бесцельным поискам – вдоль бесконечной набережной, гремящей, сияющей и веселящейся в последние дни уходящего сезона. У Фехнера не было ни денег, ни мобильного, ни документов, ни ключей от автобуса, на котором мы сюда приехали. Но разве это проблема для него?
Фехнера мы не нашли, зато я нашел на свою голову ментов, прицепившихся ко мне, когда я осматривал якобы закрытый для посещения пляж, проверяя, не спрятался ли он здесь? Ощущение (после выпитого) полной неуязвимости давало себя знать. Вся их серьезность, понты и дешевые пугалки вызывали лишь смех: я начал общаться с их коллегами еще, полагаю, за несколько лет до их рождения, и ни почтения, ни страха не испытываю. Даже когда один из них стал материться и загремел наручниками. Прикольно было: первый раз оказаться в наручниках! Не срослось: пришедший с поддержкой Леша, прежде сдерживающий меня, вдруг начал материться тоже, и теперь пришлось сдерживать его. Так мы друг друга и сдерживали, и менты, воспользовавшись этим, отпустили нас восвояси без всякой драматической концовки. А скоро и Фехнер был обнаружен в компании не первой молодости отдыхающих из Москвы обоего пола, столь же пьяных, как он сам. 
Я был суровее ментов – сопроводил его под руку до его же автобуса. Оправдания, что он никуда не убегал, не принимались. Надо бы идти спать, но в крови еще куча адреналина, и на веранде под остатки сухого мы в добивку умудрились поспорить о 60-х, традиционном обществе и традиционных ценностях, которые защищал Фехнер, образцово тихий и законопослушный человек, и обсирал я. 
Следующий день… о, это тяжелое воспоминание. Компания Фехнера поехала в Москву, мы - назад в Севастополь. Не то что вести, на даже ехать в машине в таком состоянии не плевое дело. Лишь часто принимаемое море кое-как поддерживало пошатнувшееся здоровье. Нет, право, зачем люди пьют? Не понимаю… 
А в пустопотамском кафе, приглянувшемся в прошлый раз, не было ни посетителей, ни прежней еды: кафе закрывалось до следующего года, и провизия больше не закупалась. И это больше природы и погоды напомнило о наступающей осени и прошедшем лете… 




Прочие фото следуют