Всякая любовь – это любовь приговоренных к смерти. Но лишь некоторые в своих особых обстоятельствах понимают это со всей отчетливостью. Наша любовь – краткий радостный кадр перед чередой бесконечных потерь. В 20-ть, 30-ть лет это не так. А потом вдруг видишь, что большая часть книги уже прочитана. И надо наполнить эти последние страницы, чтобы насыщенным содержанием компенсировать их краткость. И так почти остановить время. И умереть, даже, может, раньше времени, но с ощущением полноты жизни.
Мой оптимизм абсолютно трагичен, но это не делает его менее оптимистичным.
И я знаю, что лишь максимальными жертвами, максимальной отдачей себя можно заставить обстоятельства подчиняться. Мне ни к чему хранить или щадить себя: у меня нет резерва времени. Я нахожусь в такой точке жизни, когда она может завершиться в любой месяц или год. И пусть я проживу еще 20 лет – я хочу жить с ощущением бесконечной ценности любого дня, воспринимая его как дар и милость судьбы.
Ощущение отсутствия длинного будущего, в котором можно все переиграть, ошибиться и исправить, и испытывать все вновь и вновь – заставляет гораздо больше ценить любой, даже в чем-то несовершенный вариант истории, которая с тобой происходит. А «совершенных» вариантов и не бывает – это я тоже уже знаю.
В эту новую историю я вступил другим человеком. Этот другой гораздо больше ценит ускользающие моменты жизни, гораздо легче расточает себя. Я ничего не планирую, ни на сколько вперед. Даже два-три месяца кажутся мне непомерным сроком. Я знаю, сколько всего может случиться и измениться. Я хочу всего сейчас – и готов платить любую цену. А там будь что будет.
И я больше не пою гимн мудрости жизни, но – безрассудству ее. Ибо есть время собирать себя, и есть – разбрасывать. Ибо для того ты и собирал себя, чтобы щедрее разбросать, отдать, развеять в пух, как мнимое сокровище. И в этот миг, все спустив и оторвавшись от земли, – что-то еще понять, почувствовать, испытать до последнего пупырышка на коже – и это тоже будет тобой и навсегда с тобой.