После обеда она сказала, что хочет искупаться – а там и возвращаться. Несмотря на помощь, она уже пресытилась его обществом и думала, как бы так деликатно от него отделаться. Полученная информация, не то первая, не то вторая, не то обе, повергли его в шок.
"Неужто он и купаться за мной потащится?"
Но он потащился. А что она думала: что он патриархально покраснеет и сбежит? Она попросила его отвернуться, надела купальник и полезла в воду – в ее любимом с Ренатой месте, таком уединенном, что здесь можно было купаться даже голяком. Он ждал, пока она искупается, уныло сидя на берегу, словно по своему обету не мог предаваться таким пустым развлечениям. Просто не хотел показывать своих семейных трусов, догадалась она. Несчастный, как он с такими комплексами здесь живет!
– А вода не холодная? У нас тут еще никто не купается.
Вода и правда бала ужасно холодная, и много времени купание не заняло. Ох, ах! – и назад.
– Вы так красивы, как русалка! – Услышала она громкий шепот, выходя. "Вот тебе на! И этот туда же!"
Дошло и до обещанного шампанского, коль оно и правда оказалось не портвейном или водкой. Они пили шампанское прямо из горла и молчали. После холодной воды оно не было отвергнуто.
– Я все про себя рассказал, а вы ничего… – сказал он обижено.
Ну, вот, а она-то надеялась… И что ей про себя говорить? То, что все же рассказала, как истинная Мата Хари, приправила изрядной долей вымысла. Мол, после школы работала то там то сям, например, в лаборатории, сейчас работает в частном магазине.
Непонятно, зачем она обманывала Алика? Конечно, ее МГУ и работа могли превратить этого закомплексованного Алика уже окончательно в соляной столб, который можно было бы вкапать тут же под деревом с угрожающей надписью: не в свои сани не садись, и рядом прислонить пустую бутылку с полевыми цветами. Хотя по тому, как он поглядывал на ее голые ноги...
– Я еще книги люблю, серьезно, – сказал он наконец. – Здесь хороших книг не достать. Ну, так я в библиотеку хожу, в Москве. Я ведь в Москве работаю. Сюда я и ночевать-то не всегда... Тут ведь скучно. Только вот мать и друзья.
– А как вы тут развлекаетесь? – спросила Матильда, закуривая сигарету.
– Ну, ходим в кино, раньше на танцульки бегали, теперь уже не тянет. Рыбу ходим ловить со свояком. Вот такой, между прочим, мужик. Муж моей Шурки, сестренки. Раньше тут у нас сомы водились, щуки. А теперь молочный комбинат построили, чтоб его! В магазине молока нет, а рыба сдохла. Редко-редко когда подлещика вытянешь...
Минуту они сидели молча. Она не знала, о чем еще с ним говорить. Да и пора уже было топать на станцию, чтобы не опоздать на последний автобус.
– Мне пора, – объявила она.
Он посмотрел, как потерянный.
– Приедешь еще?
– Не знаю, приеду, наверное.
Опустил голову.
– Ты вот в Москву, а мне тут…
– Что, нечем заняться?
– Нечем.
– А мотоцикл?
– Да пошел он… в пень! И дома никого.
– А мать?
– Не, она на огороде, картошку садит. Это до вечера. Да и что мне мать, не маленький же я…
– Что, никого нет?
– Нет.
– Чего так?
– Девчонки в Москве совсем другие, – сказал он.
– Чем же?
– Не знаю. Тут все клуши какие-то. Только хи-хи да ха-ха, ругаются как мужики. Просто не о чем поговорить.
– Да, ты любишь поговорить, я уже знаю.
– Да, люблю, не сразу же в постель, правда?.. – Он глупо хихикнул и слегка покраснел.
Она как-то сразу очнулась. И хорошо: она ощутила, что почти вдрызг пьяна – вот тебе на!
– Отвернись…
И тут с изумлением завертела головой. "Что за бред?!"
– А где моя одежда?
– Какая одежда? – спросил он совершенно в невинной манере.
– Как какая, в которой я приехала!
Он тоже встал и начал делать вид, что ищет.
– Не валяй дурака! Сейчас же верни одежду!
"Когда успел?! Это же напоминает… Но тут нет никакого такси. Вообще никого нет! Попала!"
– Ты со всеми так? – спросила Матильда.
– Нет, ты что, я совсем не то чтобы... не бабник, в общем. Просто ты мне нравишься. Я как в автобусе тебя увидел, так и влюбился.
– Быстро у тебя.
– Мы, деревенские, все такие. Ты уедешь, а мне здесь… пропадать! Не хочу, надоело!
“Господи, – подумала Матильда, – вляпалась, дура!..”
Матильда вообще была противницей всего случайного – в отличие от Ренаты, заядлой авантюристки. Любая импровизация, на ее взгляд, должна была быть тщательно срежиссированна, и вообще все должно было двигаться по какому-то плану, чтобы жизнь казалась хоть немного спокойнее, чем виделась на самом деле. Впрочем, в ее жизни случались осечки.
В любом случае, Алик был не вариант. Но даже будь он принц датский… Никто никогда не мог ее принудить ни к чему помимо ее воли. Не на ту напал!
На худой конец можно было броситься в реку и переплыть на ту сторону: плавала она отлично. Не полезет же он за ней в своем костюмчике! И дальше бегом в город – без одежды, без ключей, без сумки и денег. Весело. Вот ты гад!
Она с ненавистью посмотрела на него.
– Ты что? – спросил он.
– Хватит!
Она с досадой толкнула его в грудь. От неожиданности он поскользнулся на глинистом берегу и упал в прибрежную грязь. Она испугалась, потом усмехнулась, увидев его лицо. Совершенный дурак! Он встал. Она нахмурилась, увидев его странные, едва ли не безумные глаза.
– Ты не хочешь?
– Чего?
– Ну, этого…
– Ах, этого! – она деланно захохотала. – Ты сумасшедший?!
– Правда не хочешь? – Он словно не слышал.
Она покачала головой. Хотела отойти, он хватал ее за руки.
– Отпусти! Ну, я прошу тебя! – она подняла на него глаза. Решила быть спокойной и образумить этого маньяка.
– И я прошу тебя! Зачем приехала! Мне теперь все, хана, я нажрусь и кинусь в реку, вот те крест! Ты проклятая, ты сама не знаешь, какая ты! Ты для меня теперь, как смерть. Мне теперь все равно, я за себя не отвечаю.
– Погоди, ты слишком спешишь. Сейчас кто-нибудь придет, тут много людей...
– Никого нет… Мне все равно!
– Но мне не все равно!
– Пойдем ко мне, пойдем к тебе!
– Пойми, Алик… Я так не могу.
– Как?
– Так сразу. Я тебя совсем не знаю. Это у мужчин все просто. А женщина должна долго… созревать, что ли… Ты, наверное, привык к другим отношениям?
Он непонимающе смотрел на нее.
– Ты меня попросил, я тебе поверила, это подло!
– А для чего я попросил! Для этого и попросил.
– Ах, для этого!
Он перехватил ее руку, летящую к его лицу. Такой реакции она не ожидала. Вот так рохля!
– Отпусти, дай я сяду.
Она сделала вид, что садится, и немедленно бросилась к реке. Он поймал ее.
– Не смей, я буду кричать! – она и так уже кричала, не замечая этого.
– Кричи, кричи, никто не услышит.
– Попробуй только!.. – закричала она с угрозой.
– И что ты сделаешь? – Он накрепко сжал ее руки. Он был гораздо сильнее ее. – Нет, не бойся, я не буду ничего…, я только посмотрю на твою грудь. Ну, сними, пожалуйста.
– Ты сумасшедший?!
– Нет.
– Нет, ты сумасшедший, маньяк, а сам не догадываешься… А если не маньяк, то завтра тебе будет стыдно. Что это за любовь, когда это насилие? Ты подумай! Разве это победа? Победа, это когда рады с тобой этим заниматься, когда женщина сама тебя хочет… – Она не думала о словах, знала, что надо говорить много и убедительно.
Он смотрел на нее дурацкими глазами. Непонятно, слышал ли он ее?
– Давай… – выдавил он наконец, – давай по любви…
– Ну, как по любви, ты смеешься! Разве это так делается?..
– Вот, ты не хочешь…
Делать несколько дел сразу на мокрой траве было неудобно. Сперва сорвал с нее лифчик, стал отдирать прижатые руки… Кажется, ему и правда хотелось просто увидеть. А увидев – что? Он тяжело дышал, злился, глаза стали совершенно сумасшедшие. Если не изнасилует, то убьет. А она уже была так измучена, что ей стало все равно.
– Ну, смотри, вот какое сокровище! Доволен. Не видел никогда!
Долго он дышал, смотрел, как зачарованный. Потом протянул руку.
– Трогать нельзя!
– Почему? – глядел, ничего не понимая.
– Сам знаешь. Это не твое, а мое. Я вот у тебя ничего не трогаю.
– Пожалуйста, трогай, я тебе все отдам!
"Очень нужно! Вот козел!" Она была отчаянно зла, в основном на себя. В голову пришла старая идиотская шутка: если насилие неизбежно – расслабься и постарайся получить удовольствие. И она разозлилась еще сильней. Это могло случиться со всеми, но почему это случилось с ней? За дело! Не поддавайся порывам. И вообще, жила ты последнее время, как дрянь!
Кажется, он и правда решил отдать ей это и стал расстегивать штаны.
Она страшно закричала и кинулась на него ногтями вперед. Земля вылетела из-под ног, и она нашла себя уже сидящей на земле, за спиной дерево. Все плыло перед глазами, голова кружилась, из носа капала кровь.
– Ну, успокойся, успокойся. Ничего особенного. Все живы. Смотри, как ты меня исцарапала. Настоящая кошка. Чуть глаз не выцарапала.
– Жаль не выцарапала. Ходил бы кривой, сволочь поганая, паскуда!
– Ну, ты это, прости. Я понимаю. У меня уже давно никого не было... Ты странная какая-то. Зачем ты вешала мне лапшу? Из магазина! Я ни х… не поверил. Ругаться ты не умеешь. Кто ты?
– Пошел к бесу, ублюдок!.. Шлюха с панели, дубина стоеросовая! А ты думал?! Нормальная разве пошла бы с тобой, говно!
– Ну, ты – потише. Ущерб что ль какой? В Москве, небось каждый день... С мужем там или кем.
– Конечно, что еще в Москве делать? – пробормотала она.
– А я ветеран, афганец. Я кровь свою проливал! – резал свое, не слушая.
– Ничего, я знаю, где ты живешь, ветеран, я завтра приеду сюда с друзьями, они тебя кастрируют!
– Посмотрим, у меня тоже есть друзья. Я, между прочим, сейчас тебя камнем по голове и в реку, хочешь? Ну, веришь мне?
– Отойди, ублюдок!
– И друзей позову, позову. Всей улицей будем натягивать...
При последних словах голова у нее закружилась, и она упала в обморок. Так полуобморок, чтобы только не видеть всего этого подольше. Дать нервам хоть небольшой перерыв.
Очнулась она оттого, что он махал над ней полотенцем или чем-то таким, что-то бормотал, потом стал плескать воду в лицо. Оказалось: махал он своей рубашкой.
– Видишь, я ничего не сделал. (Подразумевалось: а мог бы.)
– Рыцарь, ты – рыцарь. Ты знаешь это? Ты же не обидишь женщину?
– Нет. Но я тебя хочу. Очень. Я ничего не могу с собой поделать. Может, я завтра удавлюсь.
Это звучало отчаянно и поэтому правдиво. Хорошо бы снова в обморок… Обморок не выходил.
– Дай мне мою сумку, – велела она.
– Зачем?
– Зачем, зачем! Есть там кое-что для этих дел!
Он посмотрел непонимающе, протянул руку и подал ей сумку. Все ее вещи, оказывается, были прямо у нее над головой в развилке больших веток.
Она не успела взять, он рванул ее назад, открыл и уставился внутрь. Что он искал: нож, баллончик, пистолет? Пошарил даже.
– Не стыдно?
Он вздрогнул и протянул назад.
Матильда спокойно открыла, залезла в боковой карман и достала запакованную в белую бумажку бритву, простую бритву индийской фирмы "Топаз". Вытянула руку и показала ему.
– Ты что?!
– Или тебя или себя... Я тоже сумасшедшая, я в дурдоме лежала. Видишь, шрам? – Она показала ему запястье левой руки.
Он тупо смотрел на него.
– Отойди на десять метров. Я не шучу.
Она приставила бритву к запястью, рядом с прежним шрамом. Она могла спокойно сделать это. А потом пусть он возится с умирающей, насилует ее или за скорой бегает…
– Перестань, я и не собирался ничего... – пробормотал он потеряно. – Я шутил.
– У тебя хорошо получилось, убедительно.
Держа его краем глаза в поле зрения, она быстро оделась. Двинулась по тропинке наверх. Он заступил ей путь.
– Пусти, хуже будет. – Она говорила совершенно спокойно, пристально глядя ему в глаза. Ни о каких уговорах уже не было речи. Она почувствовала себя очень сильной. Она вдруг перестала его бояться, поняв, что ничего не случится, глядя на эту ситуацию словно на уже произошедшую, оставшуюся в безопасном прошлом. "Он сейчас отойдет", – сказала она себе. И он отошел.
Она поднялась на обрыв, он плелся следом.
– Дай мне уйти!
– Останься, я прошу тебя! Я тут думал. Ты мне подходишь. Только имя у тебя странное, каких не бывает. Это тоже хорошо. Я тебя люблю, честно.
Она молчала. Отвечать на эту дурь было выше ее сил.
– Ну куда ты пойдешь, тут у нас такой народ!
Она обернулась и показала ему бритву, блеснувшую в свете заходящего над лесом солнца. Это было красноречивее слов. Опять пошла, прислушиваясь к шагам сзади. Главное, выйти на нормальную улицу.
– Подожди, я, это – провожу тебя. Куда ты теперь?
– Не твое дело.
"Любовь и смерть, – думала она, – и правда. Не сыщешь места без литературы…" – крутилось в голове. Почему не сыщешь? Просто, не надо быть дурой! Все время быть дурой! Хоть иногда не быть ею! Хоть изредка, по будням. Скажем, по четвергам… Ей стало смешно.
Она шла по темнеющей улице, из-за заборов лаяли собаки. Он по-прежнему плелся следом. Хорошая парочка: она – в мокрых от купальника джинсах, и он – весь перемазанный грязью, как партизан! Жаль костюмчик…
– Ты какая-то странная. Я никогда таких не встречал. К кому ты сюда приехала?
– Ни к кому.
– А зачем тогда?
– Картошку сажать.
– Ты серьезно?..
– Абсолютно.
Он деланно засмеялся.
– Хочешь кофе, тут у нас кафе есть.
Она усмехнулась:
– Ты совсем идиот?
Она посмотрела на свою руку: онемевшие пальцы все еще сжимали бритву. По пальцам стекала струйка крови. Было страшно порезаться еще больше, но она ее не бросала. Она еще дрожала, но страх проходил. Алик грустнел и менялся с каждым шагом. Теперь он снова напоминал убогого провинциального работягу, способного разве что вызвать жалость.
– Хочешь, я тебе еще помогу, ну там картошку?
– Матери своей помоги, делом займешься.
– Ты меня воспитываешь что ль? А я у ней каждое воскресенье, как в церковь! Но не вол же я, имею я право после работы отдохнуть?
– Видела я твой отдых.
Она стояла на площади, ждала последний автобус – не экспресс, а уже рейсовый, с пересадкой.
– Если надо, построить там, починить – только скажи.
Она молчала.
– Я все умею. Я ж деревенский. Строгать, плотничать, даже лудить.
– Ты уже себя показал, классный чувак.
– Ты че, смеешься?
– Ну что ты!
– Молодец, Алик, классную бабу зацепил! – закричали местные алкаши.
– Пошли в п… – отвечал равнодушно Алик.
Здесь, на остановке, он ни за что не хотел отпускать ее.
– Где ты живешь? Дай телефон!
– Какой телефон?
– Телефон!
– Послушай, хватит. Я же обещала, что еще тебе отомщу.
– Испугала! Нет, ты так не уедешь. Не уедешь и все! У меня, может быть, жизнь перевернулась!
– Я поняла. Это, наверное, я виновата. Как это грустно.
– Посмейся еще!
Он внезапно обнял ее и стал целовать. Это было уже слишком.
– Отпусти меня! Люди смотрят!
– Пускай смотрят. Ты теперь моя, поняла? Нет? А я сейчас закричу, что только что тебя е-ал!
– Ну и кричи, дурак.
Он растерялся.
– Ты меня совсем... не любишь?
– Очень надо.
Подошел автобус.
– Дай свой телефон, слышишь! В Москве.
– Я позову милицию.
– Пока будешь звать – автобус тю-тю. Останешься здесь на ночь.
– Ну ты сволочь!.. Записывай. Или запоминай, – она назвала первые попавшиеся цифры.
Он нервно вытащил пачку папирос, выпросил у какого-то ручку и корявым школьным почерком запечатлел эту абонентную абракадабру.
– Ты не обманываешь?
– Можешь проверить.
– Какой это район?
– Чертаново.
“Господи, – думала она, глядя на проносившиеся мимо деревья, – бедный Ричард. Бедный-бедный Ричард.”
Был еще один человек, может быть, более бедный, чем он, о котором ей не хотелось думать.