Пессимист (Александр Вяльцев) (pessimist_v) wrote,
Пессимист (Александр Вяльцев)
pessimist_v

Матильда (13)

На улице Джон захохотал:

– Драпанули! С детства этим способом пользуюсь. (Он жил на первом этаже, достаточно высоком, чтобы не заглянуть с улицы, но не настолько, чтобы не выпрыгнуть из него при желании.)

– Бегаешь все? – спросил Антон ошарашено.

– Именно, всю жизнь бегаю, только никак не добегу. Теперь до ночи не вернусь. Хорошо живет на свете Ви-ни Пуух! – пропел он и со своим обычным понтом зашагал навстречу гаснущему дню.

– Сейчас бы эту гадину, Филимона Ивановича, поймать и по шеям ему надавать! – бросил он мстительно. – Он по вечерам свою собачку прогуливает.

Вышли на большую улицу. Изредка проезжали машины. Огни горели усиленно ярко. Филимона Ивановича нигде не было.

– Вообще, коммуналка – говно! – сообщил Джон. – Все, кому не лень, лезут и нудят, как в деревне. Филимоны Ивановичи всякие – насрать, мелкая вошь. Я все жду, когда участковый завалится. Я уже три месяца не работаю, а этот гнида знает и, пить дать, – настучал. Знаешь, что тут весной было? Собрались мы, значит, типа литературный вечер, кто-то свое читает, обсуждаем, стебемся. Вдруг менты, человек пять, двое предусмотрительно под окнами встали. Собрали у всех паспорта, повезли в отделение. Потом выпустили, так ничего не инкриминировав. Мать потом спрашивает начальника этого отряда: чем вызван налет? А он ей: "А чего они собрались? Ну, были бы еще однополчане, но ведь они вместе даже не служили!" Приколись! Ха-ха-ха!!!

Они гуляли до полуночи. Джон курил и рассказывал, какой он раньше был. А был он хулиган. Пил и прогуливал школу.

– В драку из-за девчонок – милое дело! В школе полкласса меня боялось, полкласса хвостом ходило. Я им спуску не давал. И учителям тоже. – Он вздохнул. – А теперь смирный стал, не дерусь. Разве лишь комсу какую-нибудь садану, да и то понарошку. Раньше на этом самом месте я сигареты отнимал, а теперь – прошу.

Он встал, отошел от лавочки и что-то попросил у интеллигентного вида мужика. Вернулся с сигаретой.

– Вот, – сказал он как бы в подтверждение слов.

– А как ты в Систему попал? – спросил Антон.

– Стрейнджер меня втянул.

– Кто?

– Ты не знаешь? Знаменитый чувак. Я его еще по школе знаю. Он на два года старше меня. Не урла, хилый такой был, невзрачный. Откуда понты брались?! Все вперед лез, с урлой дружил, которая получше, музыку слушала. Он про нее больше всех знал, за что его уважали. Как соберется с чуваками в коридоре, и начнут они перетирать: Лед Зеппелин, Дип Пёпл, Юра Хип, Блэк Саббат… А кто там играет, и как альбом называется, и чешут именами и чешут! – просто академики. Стоишь, раскрыв рот и не понимаешь: о чем это они? Ну, Стрейнджер, снисходя ко мне, посоветовал ББС поймать, объяснил, где и когда. Я поймал и приторчал. Он мне ничего сам не давал: не дорос я еще, да и слушать мне было не на чем. Вот когда я мафон выклянчил, тогда стал уже давать. Ну, я, конечно, зафанател, как положено. А он всех, кто не врубался, козлами обзывал и еще по поводу совка возникал постоянно: родители у него клевые были, многое ему объяснили. И волосы он стал растить раньше всех. Бренчал на гитаре. Группу в школе сколотил, я там на ударнике стучал. Он принимал только волосатых, а я был один из немногих с настоящими волосами. Сперва ее разрешили, на школьных танцах играть, потом запретили. Сказали: постригитесь и поднимите успеваемость. На этом группа и кончилась. Перед экзаменами он постригся. Я чуть не ошизел. Мне его волос жальче было, чем своих. И тоже постригся – поддался на уговоры мамзели. Встретились мы с ним здесь же на улице, года через два. Оба волосатые, друг друга не узнали. Я только в колледж поступил, он из него только что вылетел. Потом, правда, опять восстановился. Стали тусоваться, на "Машину" ездили, на "Високосников". Так весь мой колледж я с ним и тусовался. Растил хаер, в ментах постригли, я опять отрастил. Меня за длинные волосы все исключить хотели, военной кафедрой пугали. Я их в экстаз приводил: то, говорю, денег на парикмахерскую нету, откуда у студента деньги? То забыл, то волосы под пилотку спрячу... Я просто дурака валял, мол, в идею не врубаюсь. Музыку люблю и потусоваться с клевыми чуваками, так и в ментах говорил. Ну, наконец, накрылся колледж мой факанный, выгнали меня – и все как отрезало. Красное и черное – всегда правое. Понял я, что некуда мне податься, не влечет меня никакая профессия. В дурке отлежал, чтобы в армию не идти и снова хаер не стричь, и стал хилять таким вот аллюром. А Стрейнджер – он кайфовый мэн, многое он для меня сделал. Так бы и остался я без него алкашом и хулиганом. А многие наоборот: хипповали, пока студенты были, клевые такие вроде чуваки. Теперь жопы стали растить вместо волос.

Поток иссяк. Сидели молча. Парк был темный, глаз выколи.

– Самое стремное когда-то было место, – сказал он. – Да и теперь бывает… Теперь ты про себя расскажи.

– А я месяц в землянке прожил за городом, – сказал Антон просто.

– Чо, правда?! От армии, что ль, хоронился?

– Не только. Я хотел свободным пожить, доказать, что могу жить и не от кого не зависеть.

– Ну и как? Откуда землянку-то взял?

– Выкопал. Месяц в ней жил, лишь по ночам выходил.

– А днем?

– Спал или читал.

– А ел что?

– Ну, у меня было немного денег, после школы на почте заработал.

– Ну, ты крут! – сказал Джон не без восхищения. – Я бы так не смог.

– Я тоже не смог. Вот в город вернулся. Сегодня первый день.

– Правда? Ну, это судьба! По прежнему времени я бы портвейна купил – отметить, но денег ни хрена нет, да и закрыто уже. Что ж, в дом пойдем что ли, Антоша? – он усмехнулся. – Не нравится мне имя. Что, тебя никак в школе не звали?

– Дятлом звали.

– Почему Дятлом, по фамилии что ли?

– Ага.

– Ну, Дятел и то лучше, – веско сказал Джон. – Подумай на счет Дятла.

Пришедших с улице молодых людей ждал ужин: жаренная картошка с маринованными огурцами. Так называемая "мазерша", джонова мама, которого в миру звали, естественно, Ваней, пригласила их ужинать. Об их побеге дипломатично не вспоминала. Только велела Джону вымыться – нельзя, чтобы от человека так воняло! Джон покладисто залез в ванную, поэтому за стол сел один вновь окрещенный Дятел.

Она завела разговор, обычный у родителей: где учишься, почему не учишься, работаешь или нет, кем собираешься стать?..

Странно, что он так ее интересовал.

– У тебя глаза какие-то странные, – сказала она откровенно. – Словно у монаха.

Он смутился. Что он мог ей рассказать? Что лечится еще со школы, что его психика, как падающий самолет, много лет уходящий от столкновения с землей? Что всю сознательную жизнь его мечет от восторженного принятия мира, до желания покончить с собой?

Со стороны ванной раздался грохот.

– Упал что ли?! – вскрикнула мать. – Только этого не хватало!

– Только не убивай меня, – сказал вышедший из ванны Джон. – Я уронил шампунь и разбил раковину.

– Ты серьезно?

– Серьезно. Нет, ты подумай: только уронил и все! Нечаянно. Отличный шампунь. Насквозь!

– Насквозь?!

– И не кусочка не откололось.

– От чего?

– От бутылки с шампунем. Во делают!

– Ты псих или нормальный?

– Не ругай меня, пожалуйста.

– Что же теперь делать? Ты знаешь, что Филимон Иванович скажет?!

– Попробую склеить, а что?

– Можно я тоже помоюсь, – попросил Антон.

– Так, конечно, чувак, ты заслужил, как никак!

 

– У тебя интересная мама, – сказал Дятел ночью, лежа на полу на надувном матрасе.

– Да, сумасшедшая, – лениво согласился Джон. – Притворяется нормальной, а крыша едет дай бог! Это после развода. Нельзя герле жить одной.

Дятел ничего не знал на этот счет и замолчал. Первая ночь под нормальной крышей. Это было как-то необычно. Словно он вернулся из потустороннего путешествия. Наделенный волшебными дарами, силу которых он еще не мог понять.

 

В последующие годы он не любил вспоминать об этом своем подвиге: житье в землянке, как о слишком детском и романтичном.

Свою первую землянку он отрыл с приятелями в детстве на пустыре. Целый год там был их штаб, пока она не была захвачена и разрушена урлой из соседних домов – после ожесточенного сопротивления Дятла и его друзей.

Эту же землянку он вырыл один на крутом берегу реки, недалеко от дачного поселка его первой и, как думал, последней – безответной, конечно, любви. Выкидывая землю прямо в воду. Пройти к ней можно было по узенькой тропке, заросшей деревьями и кустами и ниоткуда не видной. Вход завесил плотным серо-зеленым сукном. Небольшой наклон "пола" вверх от входа не давал дождевой воде проникать внутрь. Это был его первый реализованный строительный проект.

Спал на земле, на ворохе сухой травы. Костер разводил в ста метрах от землянки, на маленьком заросшем полуострове посреди реки. Он никогда не увлекался туризмом, ничего не слышал о Торо, зато читал Толстого и житие Аввакума. Он хотел походить на старых святых: грезил максимализмом и подвигом – увы, ни Бог, ни ангелы, ни даже Сатана не являлись ему. Однажды он встретил на своей тропе молоденькую девушку. Она сильно испугалась его и убежала, а он мучился всю ночь от мечты – что, если бы она осталась с ним и они жили бы в землянке вместе! Может, она и была Сатаной?

Он не беспокоился, что она приведет кого-нибудь и его место будет раскрыто: его могли раскрыть каждый день местные досужие рыбаки, то и дело шнырявшие вдоль берега. Он не собирался жить здесь вечно. Если он поймет возможность и необходимость такой жизни – он найдет более подходящие места на пространстве этой огромной страны. Больше он опасался каких-нибудь местных гопников.

Он не жалел об этом эксперимента. Но не любил вспоминать: как ходил на станцию и звонил родителям, чтобы они не сходили с ума и его не разыскивали, мол, живет у приятеля на даче. Как мучился без людей, как доголодал до того, что едва носил ноги, как понял, как он слаб и зависим от цивилизации, с которой хотел порвать. Тогда ведь было лето, тепло. А замой, а если бы заболел?

Он хотел узнать жизнь. И на этом пути нельзя было бояться. Трусливое сердце прижималось к существующему, присягало его надежной убогости. Только испытав бытие на себе, можно было стать писателем или философом, кем он мечтал быть.

Хиппи показались ему людьми, остававшимися свободные среди цивилизации, не отрицая ее полностью, но и не идя на поводу у тех, кто прибрал ее к рукам.

Эта страна не была местом для слабых. Дубовые двери, железные стены. Поэтому многие и уходили в Систему. Это был шанс слабого. Слабого, но смелого.

 

Весь день Джон маниакально писал картину, методично, по миллиметру заполняя пространство разноцветными квадратиками и точками. Он предложил съесть пару таблеток, чтобы клевее смотреть на жизнь, но Дятел отказался. Он читал известную самиздатскую книгу, о которой и не мечтал никогда. Джону ни до чего не было дела. Гремел тяжелый рок, сосед стучал в дверь, но Джона это не парило. Весь день он не ел и не предлагал Дятлу. Все было и так клево, мощно звучала важная обретенная нота.

Наконец, в комнату вошла вернувшаяся с работы мать. Относительный порядок, большей частью усилиями Дятла, был наведен, и она критически это отметила.

– Что это у тебя на мольберте? Для Нового Года пишешь? – саркастически спросила она.

– Для вечности…

К полуночи он уже дважды поругался с матерью, ходил по комнате нервный и смурной, кому-то звонил.

– Пошли, – наконец сказал он и распахнул окно.

Tags: Беллетристика
Subscribe

Recent Posts from This Journal

  • картинка

    Проба 1, масляная пастель, А3 ("Давно уже я, грешница, лапши не ела")

  • Дом

    Мудрость может появиться лишь у уважающей себя, уверенной в себе души. Душа неуверенная, исковерканная безнадежной битвой за собственное…

  • Ловушки на дороге

    ...Цель моего чтения – не убить время, но понять реальный чужой опыт, пережить чужую драму, но малой кровью. Вроде как сделать себе прививку.…

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic

    Your reply will be screened

    Your IP address will be recorded 

  • 5 comments