Поэт – это пьяный, то есть человек вне нормы. Норма противоречит риску и открытиям. Она поддерживает порядок и покой. Она хочет, чтобы все было как всегда, чтобы ничего не случалось. Чтобы и дальше существовали незыблемые правила, чтобы «играл, кто должен играть, и молчал, кто должен молчать». И тихо поливал огород. Человеку дан утвержденный путь, по которому он может относительно безопасно реализовывать свою жизнь. Это упрощает дело, но обрекает жизнь на вечное повторение заученных движений – в интересах коллектива, согласно перепончатокрылому инстинкту подчинения. Поэт вторгается в норму, как слон в посудную лавку. Он вынужден платить за свои ошибки, – это и есть источник его мудрости. Он живет тяжело, и, тем не менее, он защищает идею жизни от обесценивания.
Быть поэтом – несовместимо с размером, размеренным трудом и порядком. Пусть данная форма бытия, как и пьянство – по большей части лишь псевдотворчество и дурная одержимость. Зато это мощно и постоянно. Для творчества поэту часто не хватает образования и упорства, и весь порыв у него уходит в эксперименты над самим собой. И он до многого догадывается, договаривается во время оных. Иногда с летальным исходом. Наверное, это тоже связано с поиском истины, как и должно быть у поэта.
Отличие поэта от дилетанта в том, что поэт сам создает свое настроение и, следовательно, идею стиха, – а не идет вслед за жизненным обстоятельством. «Поэт сам избирает предметы для своих песен». Стих – скорее импровизация, чем отчет о событиях. У импровизирующего поэта больше эмоциональной свободы. Он не связан задачей выразить обуревающее настроение, он связан задачей написать красивый стих – и только.
При этом «импровизация» не отвергает ни искренности, ни конкретного опыта, ни настроения, но рассматривает их как материал, которому архитектор не должен слепо подчиняться, разрабатывая свой проект.
Мысль, в том числе поэтическая, вообще ситуативна. Она порождается настроением, которое в свою очередь порождается чем-то бессознательно-подсознательным, почти или совсем неуловимым. Иногда из этой темной глубины выскакивает яркий импульс, способный высечь из инертного ума интересную мысль, за которой пишущий охотится, как рыбак за своей рыбой, как Ахав за своим Белым Китом.
И все же у каждой профессии свои особенности. Поэт, например, должен страдать, хотя бы как трагический комик на сцене. Импровизатор в стихе – он жертва в собственной жизни. Жертва прежде всего самого себя, а лишь потом профанной действительности, выносить которую нет ни сил, ни морального права.
Поэзия – это не умение слагать рифмованные строчки, поэзия – это диагноз.
Поэта отличает не просто отсутствие гармонии между ним и реальностью – а у кого она есть? – но надменное, капризное и конфликтное восприятие того, что делают люди в этом мире. Он с самого рождения чувствует болезненно тонко, и там, где нормальный гражданин не слышит ничего, поэту рвет перепонки от грохота. Однако в природе все относительно сбалансировано и соразмерно, и творческий талант как факт индивидуального безумия – есть особая чувствительность к одним вещам, при полном отсутствии чувствительности к другим.
И лишь стихи уравновешивают движение лунатика, уже занесшего ногу над пустотой, возвращают колеблющимся чувствам относительный покой, а самому поэту – оправдание. Поэт наполняет голову словами и мифами – то есть современными заклятиями от сглаза (глаза свирепого соседа), и считает, что надежно устроился.
Если все уравновешенно и гармонично – к чему слова? Слова нужны, чтобы заделать пробоину, через которую хлещет необъяснимое. Через которую хлещет режущее, как стекло, бытие.