<Моим верующим друзьям – не читать!>
Как и прочие религиозные реформаторы – Мухаммед был поэт. Коран – это памятник его поэтического воображения. Его охватывало вдохновение, и он считал, что с ним говорит Бог, как поэт считает, что с ним говорит Муза (Фаулз целый роман накатал про общение с Музой). Беда случилась, когда Мухаммед перепутал имена источника вдохновения, и вместо того, чтобы остаться поэтом – стал религиозным реформатором. Распространенная ошибка.
Отличие Мухаммеда от Иисуса, что он, подобно Моисею, собственноручно навязал выдуманную им религию племени сородичей, и эта новая религия дала право на узурпацию власти и захват земли. То же было и в христианстве, которое нигде не победило само по себе, а было навязано сверху силой оружия. Естественной и «свободной» религией является лишь язычество, монотеизм – религия деспотизма, либо помогающая новым династиям править на чужих канонических землях, либо помогающая относительной власти претендовать на абсолютную.
Многобожие на небе корреспондируется с многовластием на земле, языческое многобожие наследует первобытной демократии. Единобожие на небе отражает желание установить земное единовластие. Начиная с Эхнатона введение единобожия означало скрытое или откровенное введение культа обожествленного правителя. Один бог на небе – один царь на земле. Формула римского принципата «Первый среди равных» – была формулой политического язычества. Двигавшаяся к монархической идее римская государственность нашла в христианстве лучшую формулу: «Один Бог – один Государь». Монарх – совершенно по ветхозаветной традиции – становится помазанником божьим и мистическим защитником/спасителем народа, власть наследуется его потомками, как принадлежащим к отмеченному Господом роду. Собственно, нарождающаяся римская монархия могла бы запросто обойтись без христианства, если бы евреи проявили гибкость и смикшировали идею своей национальной избранности и национальной принадлежности пророчеств. Вместо этого они позволили молодому христианству перехватить у них концепцию мессианского монархизма. И она завоевала мир.
Поэтому насаждавшие христианство императоры, короли и князья были бесконечно далеки от любых признаков христианской морали. Похотливый киевский князь Владимир из тщеславия и политического расчета решил жениться на византийской принцессе – и насильно сделал десятки тысяч своих подданных христианами. И вот мы все теперь христиане – из-за чьей-то брачной авантюры.
В роковом фильме «Невинность мусульман» приводится некая формула: «Человек + Х = мусульманский фанатик; мусульманский фанатик – Х = человек». Что есть Х? В фильме, точнее трейлере к нему, ибо фильма, кажется, и нет в природе, на этот вопрос ответа не дается, но ответ, предлагаемый фильмом, очевиден – это ислам. И события, последовавшие за появлением фильма в и-нете, эту мысль вроде как блестяще подтвердили. Даже избыточно.
Но так ли все просто? Наверное, «мусульманским фанатиком» человека делает именно ислам. Но только ли мусульманские фанатики существуют на свете? Я не буду вспоминать древности, какие-нибудь альбигойские войны, я вспомню о миллионах американцев, готовых растерзать «Битлз», объявивших, что теперь они популярнее Иисуса Христа. Вообще, многое из того, что пели или говорили поздние «Битлз» или ранний Леннон – хорошо подходит под новомодные уголовные статьи о религиозном экстремизме и оскорблении чувств верующих. Одна ленноновская фраза в Imagine: «Imagine there's no countries… And no religion too» – чего стоит!
Религия – вот, что делает человека фанатиком! Притом что «религией» может быть и атеизм, и марксизм-ленинизм, и ура-патриотизм и что угодно. Даже клуб «Зенит». В чем же дело, почему человек сосредотачивается на одной мысли, одной идее, считая ее единственно спасительной как для себя, так и для всего человечества?
Суть религии – слепая вера в абстракцию. Эта вера помогает жить и, главное, помогает умереть. Абстракции фанатизируют сознание. Хорошо, когда у человека их много, а кроме того имеется хоть какое-то критическое мышление в придачу.
Ислам появился как религия полукочевых племен из Арабской пустыни, веками живших в относительной изоляции от Европы и мира. Это религия выросла на скудном субстрате – хотя, конечно, под прямым и определяющим воздействием христианства и иудаизма. Без христианства и иудаизма никакого ислама и близко не было бы. Европе он, тем не менее, не подошел и не подойдет. Для Европы, которая видела блеск просвещенного язычества, сумасшедшую мощь Танаха, жаркий ультиматум еще не искаженного христианства, новую рациональную весть Нового Времени – ислам не может стать знаменем. Лишь люди, почему-то возненавидевшие европейскую культуру и европейские ценности, могут обратиться к исламу. Главное, что ислам и до сих пор остается в основном религией темных людей, знающих лишь азы учения, которому поклоняются. И, скорее, именно их темнота, а не Коран, делает их фанатиками. Так же как темнота, а не Евангелие, превращала тысячи людей в кишиневских погромщиков – для примера (который, погром, отчасти предопределил исход русско-японской войны – со всеми последствиями).
Но надо не забывать другой момент, что для мусульманского мира до сих пор основной закон – это закон шариатский. То есть закон чисто религиозный, согласно которому отрезать голову живому человеку, провинившемуся в определенных преступлениях, например, отречении от ислама, – совершенно нормально и даже обязательно (про наказания по шариату см. здесь: http://pashili.livejournal.com/133954.html). Ситуация напоминает средневековую Европу, где «в великолепных автодафе сжигали злых еретиков»... Религиозный закон традиционно безжалостен. Он безжалостен у намбиквара, он безжалостен в классической Элладе (вспомним, за что казнили Сократа). Боги требуют крови за ослушание. И люди легко ее приносят – ибо от милости богов зависит все их благополучие.
Конечно, боги не сами требуют, а устами своих пророков, жрецов и священников. И тут мы подходим к самому важному.
Пророк, жрец, священник – это профессиональный продавец веры и религиозных услуг (не важно, что это за религия и религия ли вовсе). Он торгует надеждой – а это ходкий товар, он всегда в цене. Какая разница, во что он сам верит: разве продавец оргтехники на Горбушке действительно верит, что его оргтехника – самая лучшая, как он уверяет покупателя?
Церковь (не важно какая) – самая первая и самая грандиозная разводка, известная истории. Сначала она придумала страх Божий, конкретизированный в идее ада и посмертного или даже прижизненного наказания, а потом заявила, что может от всего этого избавить, что у нее тут все схвачено. Главное исполняйте те или иные формальные религиозные предписания – и жертвуйте на храм, – а дальше живите как ни в чем не бывало, ни о чем больше не беспокоясь, – а священник уж как-нибудь договорится о вашем прощении со своим верховным Патроном.
Великолепная идея, сумасшедшее удачный проект! И ведь касается всех, рассчитан на бесконечное количество потенциальных клиентов! Но самое в этом изобретении прекрасное, что невозможно проверить, насколько успешно церковь справилась со своим обещанием. Если врач обещает вылечить, то он или вылечивает или нет, и в последнем случае у него начнутся проблемы – объяснить, почему фокус не удался. А кто обратится с претензией к священнику? Мир не таков, как проповедует священник? Так это по грехам нашим. И ведь не поспоришь: действительно по грехам! Стараюсь, все исполняю, а толку ноль, хуже стало? – старайся еще, мало, враг не дремлет. Дольний мир вообще не место для счастья, да и кто может сказать, что он совершен? Если скажет, значит, он пребывает в гордыне, что есть смертный грех; не скажет – значит, сам понимает, что надо биться лбом дальше, усилить посты и молитвы. Ловушка 22.
Обращение светского человека к религии – есть результат кризиса и бессилия ответить на пограничные вопросы. Для людей традиционных культур сохранение религиозной принадлежности – есть основа выживания в общине. В обоих случаях, религия – это защита от индивидуальной слабости и ее следствие.
И, однако, всего лишь требовалось, чтобы «светская» жизнь западного человека стала безопасной от преследований как фанатиков, так и власти, чтобы победить в самое короткое время в равной борьбе. Ибо она имеет слишком много очевидных преимуществ перед всякой другой. Тем не менее, этих преимуществ не видит в полной мере человек «восточный» (в том числе российский), противопоставляющий «истинную» религию своей ущербности перед Западом. Притом что ущербность эту он может даже преувеличивать.
Церковь все века претендовала на надклассовую, безотносительную справедливость, проистекающую от верховного критерия истины, находящегося над дракой Бога. Однако никогда она не оправдывала своих претензий, ибо осуществляла все свои деяния силами людей, не владеющими безотносительной справедливостью. И все же в относительном мире церковь и по сей день пытается играть роль чего-то безотносительного, причастного абсолютным ценностям. Главное, что человек склонен отчаиваться, а церковь предлагает патентованное утешение. Поэтому она всегда будет находить клиентов. Однако христианские клиенты уже поняли, привыкли, что гуманизм и некоторые светские ценности – выше религии, и что в конфликте двух «истин» светские «истины» часто честнее и здоровее религиозных, – а мусульманские клиенты этого еще не поняли. И в этом вся разница.
<Прошу действующих мусульман, не внявших предуведомлению, не призывать меня учить матчасть, но лишь обещать мне (по-доброму) страшные муки в аду.>