Я дожил до 51 года – и у меня вышла первая книжка. По сути, в подпольном издательстве, которое наверняка не посылает экземпляр в Ленинку – или куда там положено посылать? Жизнь удалась. Надо думать, в этом знак особой избранности, неразличимой в деталях.
Когда-то я надеялся занять место среди серьезных, патентованных литераторов. И, вне зависимости от успеха, а, скорее, неудачи этого проекта, я не смог отказаться от сомнительного удовольствия – составлять слова в рифму, а иногда и без нее. И не потому, что мне по приколу ощущать себя поэтом. Просто человеку свойственно испытывать удовольствие от ритма, сродни сексуальному. Составляя слова через ритм и созвучия – я делаю то же, что музыкант с нотами. Стихи – это речь, организованная по принципу музыки.
Музыка лишена семантической нагруженности. Речь состоит из смыслов. Звучащие смыслы маркируют поэзию как легкое, крылатое и священное, если отнести определение Платона к самой поэзии. Правильный ритм и правильный тон образуют гармонию, гармония соединяет несоединимое, и только для этого и нужна. То есть стихи есть попытка привести мысль и речь к гармонии, а через них, возможно, и саму жизнь. Отсюда становится понятно, что стихи – не вздохи на скамейке, а хищный глазомер простого полубога. Великий поэт начинает говорить так, что кажется, что это касается всех.
Мысль, в том числе поэтическая, ситуативна. Может быть, потому, что она, в свою очередь, родилась из образа, потому, что сама мысль во многом есть образ в движении. Пишущий заставляет образ двигаться под ритм – и так возникает мысль стихотворения. Получается, что стихи – это кино о танце образа.
Этот образ порождается настроением, которое в свою очередь порождается чем-то бессознательно-подсознательным, почти или совсем неуловимым, как бой с тенью. Чувство, как писал Выгодский, невозможно поймать в обычных словах. Оно становится неопределимым, как только мы стараемся описать его. Но иногда из этой темной глубины выскакивает яркий импульс, способный высечь из инертного ума интересную мысль, за которой пишущий охотится, как Ахав за своим Белым Китом.
Отличие поэта от дилетанта в том, что поэт сам создает свое настроение и, следовательно, идею стиха, – а не идет вслед за жизненным обстоятельством. «Поэт сам избирает предметы для своих песен». Стих – скорее импровизация, чем отчет о событиях. У импровизирующего поэта больше эмоциональной свободы. Он не связан задачей выразить обуревающее настроение, он связан задачей написать красивый стих.
И все же у каждой профессии свои особенности. Поэт, например, должен страдать, хотя бы как трагический комик на сцене. Импровизатор в стихе – он жертва в собственной жизни. Жертва прежде всего самого себя, а лишь потом профанной действительности.
И лишь стихи уравновешивают движение лунатика, уже занесшего ногу над пустотой, возвращают колеблющимся чувствам относительный покой, а самому поэту – оправдание. Поэт наполняет голову словами и мифами – то есть современными заклятиями от сглаза, и считает, что надежно устроился.
Если все уравновешенно и гармонично – к чему слова? Слова нужны, чтобы заделать пробоину, через которую хлещет необъяснимое, режущее, как стекло, бытие.
И в конце я хочу выразить признательность Умке за идею сделать эту книжку, и ее помощницам, которые своими руками это сделали! Спасибо!