Странный запах, начертанный на мокром дожде: можжевельника, клена, каких-то цветов. Это все напомнило специфический запах “родины”, полной марксизма и маразма, но еще и пахнущей кленом, можжевельником и цветами после дождя. Это был запах моей собственной истории жизни среди камней и деревьев. Это значит, что жизнь в эпицентре мрака, в точке 0 всего Мордора тоже имела в себе нечто человеческое. Один раз мы открываемся полностью, чтобы вместить в себя всю перспективу этого мира и захлопнуться, как объектив, чтобы потом вновь и вновь возвращаться к запечатленному, как к эталону.
<Берлин 88>
