Рано или поздно (иногда слишком поздно) появляется желание и даже умение жить в «теперь» – ибо будущая жизнь ничем хорошим тебе не грозит: посмотришь туда, и взгляд быстро упрется в больничную стенку и крышку гроба. В молодости есть соблазн: жить, не думая о будущем, мол, оно само о себе позаботится. Но это не есть умение жить в «теперь», скорее – это неумение, компенсирующее себя симулякрами радости.
Одновременно в молодости есть соблазн «жить в будущем», мечтать, откладывая самое важное и самое трудное на ближнее (отдаленное) «потом», всю жизнь готовясь к чему-то «настоящему», каждый раз отодвигая начало его реализации, делая что-то вполсилы или даже во всю, но опять же с расчетом на завтрашнее и послезавтрашнее признание и награды, надеясь, что то, что не получается теперь – получится через пять лет, что то, что здесь плохо – там будет хорошо, что будущее будет и лучше, и счастливее, что оно как-то так само все исправит и построит. Я, конечно, подготовлю фундамент, но, в общем, время терпит.
Теперь так не скажешь, теперь ни существование, ни радость нельзя отложить. Твои амбиции и (творческий) вызов поднимаются на следующую немыслимую ступень: сделать самое важное сейчас, чтобы быть максимально удовлетворенным или даже счастливым в том месте и обстоятельствах, в которых ты находишься.
Фауст однажды смиряет требования. Даже не так: Фауст не смиряет требования, он их переформатирует. Фауст становится мудрым.
