Люди любят, чтобы вокруг них все было уже построено и устроено, дороги проложены, сады посажены, и не любят «туманного настоящего», когда все только начинается или мучительно продолжается, когда еще не ясно, чья возьмет и чем кончится? Но ведь здесь же – вся интрига! Это как смотреть фильм в первый раз, первый раз читать роман, смотреть хоккейный матч, наконец. А когда все устаканилось и стал известен финал – какой же в этом кайф? Это же скука!
Конечно, в некоторые эпохи лучше не попадать, в некоторых событиях лучше не участвовать (однако впечатления современников и нас с вами могут не совпадать, причем в обе стороны). Но я не об этом. Когда начинаешь какую-то большую работу – ты не знаешь, что из этого выйдет, сколько потребует сил, будешь ли ты удовлетворен – или упадешь и сломаешь шею? Так и тут.
Жить в переходные эпохи трудно, зато информативно и познавательно. Ты не просто живешь, а в чем-то участвуешь, будто сражаешься и отстаиваешь (не исключено, к радости историков и ужасу потомков), ибо в эти дни ценен каждый штык, кидая свою энергию еще в незастывшую реальность. Не бывает времен более нервных, веселых и свободных, когда надежды и отчаяние едва не ежедневно сменяют друг друга, за падением следует падение, все катится в бездну, и кажется, что спасения нет, но спектакль продолжается, появляются новые неведомые актеры, и вдруг у всех возникает чувство, что они вышли на верный путь и, если не смалодушничают, то дойдут…
Мы слегка задержались в переходной эпохе, что длится уже 30 лет. Я прожил в ней, выходит, большую часть своей жизни. Зато нет ощущения, что сидишь в бетонном бункере, где ничего не происходит и не может произойти, словно в каком-то инобытие, – как казалось в славные дни молодости. Я испытывал надежды и их крах, я был носителем всех общих упований и заблуждений, я строил баррикады и сидел на них, ожидая блестящие штыки карателей. Я увидел другую сторону того, что казалось кристально ясным. Я видел хищную поступь «прогресса», оставляющего кровавые следы. Я видел (и приветствовал) гибель великой империи, я был свидетелем болезненного выздоровления искалеченного и униженного тела, пытающегося найти новую форму и новый смысл своего существования.
А всем почему-то хочется прийти на готовенькое, что бы все жертвы уже были принесены – не тобой, чтобы все вокруг уже было тепленьким и гуманным, сытым, светлым и спокойным. А ты просто ехал бы, как пассажир в комфортабельном вагоне, с пасторальным пейзажиком за окном, потягивая коньячок, – впрочем, к той же конечной станции. Нет, желание понятное, но уважения не вызывает.
