Гражданская война – это был конфликт не двух правд, а двух Россий. Одна, кажется, была очень хороша, а другая была как-то дика, не поднявшаяся от сна. То есть была Россия тех, кто мог слыть за граждан, понимающих свое подданство с большой снисходительностью, – и тех, кто вообще не дошел до состояния гражданских прав – и даже не слышал о таких. И когда ему сказали и объяснили – результат был предрешен.
Бесспорно, смена государственного устройства в России давно назрела. Но те, кто больше всего жаждал перемен, могли бы помнить, что революцию начинают умеренные, а заканчивают «бешенные», – которые казнят не только королей, но и тех, кто радостно пришел их ниспровергнуть…
Более того, на тот момент в России все было средне-критично и могло бы сохраняться неопределенно долго и даже постепенно улучшиться (и улучшалось!) – если бы не война. Устроить государственный переворот во время войны – это значит посчитать «внутреннего» врага – большим злом, чем внешний. Такая «философия» оправдана на личном уровне, но плохо работает в реальной политике.
Устроить переворот во время войны – это утратить право на руководство страной и фронтом. Это значит – создать многочисленные центры силы и принятия решений, в разноголосице которых ни фронт, ни государство существовать больше не смогут.
Устроить переворот во время войны – это значит воспользоваться ситуацией, когда твой противник наиболее отвлечен, утомлен и непопулярен… Но это означает – наследовать все его проблемы. Чтобы очень скоро понять, что в России были гениальные писатели, ученые, художники… – но не было политических лидеров. Да и откуда они могли взяться – в условиях самодержавия, в условиях отсутствия политической культуры и традиций, при крайне скудном опыте самоуправления, при отсутствии в народе образования, самоуважения и честности, при слабых институтах, мизерной интеллигенции, не готовой, как выяснилось, принять власть…
Поэтому власть захватили те, у кого была настоящая политическая выучка и школа, для кого политическая практика – в условиях подполья – составляла суть жизни, кто в ходе испытаний научился действовать жестко, быстро, как на войне. Для кого любые средства были хороши. Это была их стихия. Они жили в ней много лет. И тут наступило их время, к которому они оказались подготовлены лучше всех…
Они легко могли принести в жертву страну, народ, миллионы жизней, – потому что их «религия» была «выше» страны, народа и конкретных жизней, даже миллионов – ибо они строили счастливое будущее для миллиардов, не имеющих ни стран, ни собственности, ни национальной принадлежности. При таком замахе, при такой широте маневра – они обыгрывали всех своих соперников, ограниченных старыми и скучными рамками.
…Увы, все повторилось в 91-ом. Хотя не было войны, кроме «холодной», не было революционного подполья, кроме диссидентского консенсуса (весьма тупого и однобокого). Все повторилось – более мирно, но и более пошло. Страна упала, рассыпалась на раз-два-три – и ничего не произошло взамен. Ни чуда возрождения «прежней» России, ни чуда появления нового мощного европейского государства. Ни – тем более – чуда всеобщего объединения и исчезновения государств вообще, со всеми их конфликтами.
И по-другому не могло быть, ибо страны, кончающие революцией, теряют легитимацию на все: на собственность, на территории, на право управлять. На историю. Революция дает свободу, опрокидывающую страну. И потом появляется диктатор, пытающийся ее собрать и поднять. Свобода в России кончается плохо, и несвобода в России кончается плохо. В России все кончается плохо – в силу ее политической незрелости и застарелости проблем со свободой.
Это не значит, что я предчувствую новую гражданскую войну. Нет никого, кто мог бы что-нибудь хорошо пообещать, нет великой сумасшедшей идеи. И даже если мы «вернемся» в Советский Союз, то мирно и через выборы (последние)…
Впрочем, ковид на что-то нам дан – и неизвестно что еще можно выловить из этого пруда.
Бесспорно, смена государственного устройства в России давно назрела. Но те, кто больше всего жаждал перемен, могли бы помнить, что революцию начинают умеренные, а заканчивают «бешенные», – которые казнят не только королей, но и тех, кто радостно пришел их ниспровергнуть…
Более того, на тот момент в России все было средне-критично и могло бы сохраняться неопределенно долго и даже постепенно улучшиться (и улучшалось!) – если бы не война. Устроить государственный переворот во время войны – это значит посчитать «внутреннего» врага – большим злом, чем внешний. Такая «философия» оправдана на личном уровне, но плохо работает в реальной политике.
Устроить переворот во время войны – это утратить право на руководство страной и фронтом. Это значит – создать многочисленные центры силы и принятия решений, в разноголосице которых ни фронт, ни государство существовать больше не смогут.
Устроить переворот во время войны – это значит воспользоваться ситуацией, когда твой противник наиболее отвлечен, утомлен и непопулярен… Но это означает – наследовать все его проблемы. Чтобы очень скоро понять, что в России были гениальные писатели, ученые, художники… – но не было политических лидеров. Да и откуда они могли взяться – в условиях самодержавия, в условиях отсутствия политической культуры и традиций, при крайне скудном опыте самоуправления, при отсутствии в народе образования, самоуважения и честности, при слабых институтах, мизерной интеллигенции, не готовой, как выяснилось, принять власть…
Поэтому власть захватили те, у кого была настоящая политическая выучка и школа, для кого политическая практика – в условиях подполья – составляла суть жизни, кто в ходе испытаний научился действовать жестко, быстро, как на войне. Для кого любые средства были хороши. Это была их стихия. Они жили в ней много лет. И тут наступило их время, к которому они оказались подготовлены лучше всех…
Они легко могли принести в жертву страну, народ, миллионы жизней, – потому что их «религия» была «выше» страны, народа и конкретных жизней, даже миллионов – ибо они строили счастливое будущее для миллиардов, не имеющих ни стран, ни собственности, ни национальной принадлежности. При таком замахе, при такой широте маневра – они обыгрывали всех своих соперников, ограниченных старыми и скучными рамками.
…Увы, все повторилось в 91-ом. Хотя не было войны, кроме «холодной», не было революционного подполья, кроме диссидентского консенсуса (весьма тупого и однобокого). Все повторилось – более мирно, но и более пошло. Страна упала, рассыпалась на раз-два-три – и ничего не произошло взамен. Ни чуда возрождения «прежней» России, ни чуда появления нового мощного европейского государства. Ни – тем более – чуда всеобщего объединения и исчезновения государств вообще, со всеми их конфликтами.
И по-другому не могло быть, ибо страны, кончающие революцией, теряют легитимацию на все: на собственность, на территории, на право управлять. На историю. Революция дает свободу, опрокидывающую страну. И потом появляется диктатор, пытающийся ее собрать и поднять. Свобода в России кончается плохо, и несвобода в России кончается плохо. В России все кончается плохо – в силу ее политической незрелости и застарелости проблем со свободой.
Это не значит, что я предчувствую новую гражданскую войну. Нет никого, кто мог бы что-нибудь хорошо пообещать, нет великой сумасшедшей идеи. И даже если мы «вернемся» в Советский Союз, то мирно и через выборы (последние)…
Впрочем, ковид на что-то нам дан – и неизвестно что еще можно выловить из этого пруда.
Leave a comment
