***
Ревет, мордой к небу, затравленный зверь.
Охотники, круг замыкая,
Собак подзывают. Все ясно теперь:
Свет четвероногого рая
Забрезжил... Наверно, исчадьем добра
Он не был. Был хмурым и важным,
В заботах весь день. И не думал вчера,
Что все – так внезапно и страшно.
Ревет, мордой вверх, – и не надо ему
Ни чести, ни пажитей сочных,
Прекрасные самки ему ни к чему...
Стрелою разорвана в клочья
Брюшина... И первый дни средь полей
Вдруг видит, и первую осень –
Ту точку отсчета – и не было в ней
Ни пятнышка темного вовсе.
И жизнь, словно карта, явилась на миг
В своей первозданной догадке.
Но почва уходит... И лица родных...
Он встал, покачнулся, на шатких,
Как в детстве, ногах. И он видит черту,
Где он станет равным со всеми...
Убитый и съеденный, сквозь пустоту,
Как песню последнюю, с кровью во рту –
Он воет в небесную темень.
Охотники, круг замыкая,
Собак подзывают. Все ясно теперь:
Свет четвероногого рая
Забрезжил... Наверно, исчадьем добра
Он не был. Был хмурым и важным,
В заботах весь день. И не думал вчера,
Что все – так внезапно и страшно.
Ревет, мордой вверх, – и не надо ему
Ни чести, ни пажитей сочных,
Прекрасные самки ему ни к чему...
Стрелою разорвана в клочья
Брюшина... И первый дни средь полей
Вдруг видит, и первую осень –
Ту точку отсчета – и не было в ней
Ни пятнышка темного вовсе.
И жизнь, словно карта, явилась на миг
В своей первозданной догадке.
Но почва уходит... И лица родных...
Он встал, покачнулся, на шатких,
Как в детстве, ногах. И он видит черту,
Где он станет равным со всеми...
Убитый и съеденный, сквозь пустоту,
Как песню последнюю, с кровью во рту –
Он воет в небесную темень.